К высокой цели

Окончание.
Тюрьма в Нижнем Новгороде являлась важным пунктом на Московско-Сибирском тракте, здесь составляли колонны ссыльных для дальнейшего длительного пути по воде. От Нижнего Новгорода до Перми партии ссыльных перевозили на баржах (пароходство Курбатова и Игнатова, «курбатовские баржи»). Когда колонны ссыльных привели на пристань, Черский был поражен размерами Волги, ее ширью и мощью. Он невольно сравнивал ее с реками своего детства — Свольно, Дриссой и Западной Двиной.
Из Перми ссыльные уже шли пешим ходом по Сибирскому тракту. После каждых двух дней пути следовали сутки отдыха в пересыльной тюрьме или в этапной избе. Этапные избы, окрашенные в желтый цвет, имелись почти на каждой почтовой станции с интервалом в двадцать пять — тридцать верст, но условия там были ужасны. Они строились в начале 19 века с расчетом на 150 человек, а партии приходили по 300-400 человек, и измученным людям после перехода приходилось спать на грязном полу, а сквозь щели задувал ветер, залетали снег и дождь.
Черского удивляли доброта и сострадание простого русского народа к осужденным. Местное население, узнав, что на подходе к селу колонна ссыльных, собиралось в конце села и делало передачи — бутылки с молоком, пироги, шаньги, яйца, мед, табак.
Часто арестанты в пути заболевали, их клали на подводы и везли вслед за остальными до пересыльной тюрьмы. Так родилась небезызвестная поговорка «доставить живого или мертвого».
В двух десятках верст западнее Екатеринбурга в 18 веке был воздвигнут столб с надписью «Европа — Азия». Здесь заключенные останавливались, вставали на колени, брали горсть земли, насыпали в мешочки и несли с собой, как память о родной земле, потому что Сибирь для них была неизвестна и страшна.
Гнетущее настроение Черского после расставания с матерью, несмотря на все трудности этапа, постепенно уходило. Его любознательную натуру интересовало все новое, огромные просторы русской земли и бескрайний вид тайги, который открывался, когда дорога поднималась на сопки. В Тобольской пересылочной тюрьме Черский знакомится с соотечественником повстанцем Александром Лаврентьевичем Чекановским. Ему 30 лет, это стройный крепыш с пышными усами и роскошной бородой, в гнусных этапных условиях жизни все время что-то насвистывал и шутил. Не обращая внимания на окрики конвоиров, собирал насекомых, растения и рассовывал по карманам камешки. Его отточенный ум, рассказы о природе, о геологии, которую он ставил превыше всего, и неувядающий оптимизм покорили Черского. Идя по этапу в Омский острог к месту своей службы, Черский уже твердо знал, что цель его жизни — познать науки о природе. Так в Омске бесправный штрафной рекрут начал новый путь — путь самоучки-ученого.
Уже став известным ученым, И.Д. Черский говорил: «Александр Чекановский привил мне любовь к науке. От него перенял я жажду познания природы, он открыл мне цель всей моей дальнейшей жизни. Если я и стал ученым, то это благодаря ему, Александру Чекановскому…».
Трудная жизнь Ивана Дементьевича Черского не пропала даром. Он прибыл в холодные места подневольным, но сумел не только сохранить человеческий облик, что удалось не всем, но и стать известным ученым. Он остался в памяти потомков не только своими научными трудами, но и названиями географических объектов, городских улиц. В честь ссыльного ученого воздвигнуты обелиски, в том числе и на его родине.
Статья подготовлена по материалам Волынецкого краеведческого музея им. И. Черского.