Таиса Ивановна ЖИНЬ (АДАМОВСКАЯ).
Наша семья жила в Освее. К 1942 году, когда мне было 15 лет, там базировались несколько партизанских отрядов. Когда началось наступление Советской Армии в 1943 году, немцы бросили против партизан регулярные войска в помощь немецким гарнизонам и полиции. Началась карательная экспедиция.
Наша семья пряталась в лесу, но немцы организовывали облавы, прочёсывая лес. Так они схватили всех. Сначала бабушку и дедушку с младшей сестрой Надей, через день маму, папу, ещё одну сестру, брата и меня. Заперли нас в церкви, а утром погнали на территорию Латвии в лагерь смерти Саласпилс. Страшное было место. Раздели догола, остригли – это называлось дезинфекция. Потом разделили: детей оставили в одном бараке, взрослых мужчин и женщин развели по разным баракам.
Взрослых гоняли на работу, дети сидели в бараке, а стариков сожгли. В лагере был крематорий. Наша младшая сестра видела, как к нему гнали и нашего дедушку. Я помню зловещий вид лагеря, как будто видела его вчера. Высокий забор, в два ряда колючая проволока, огромная труба крематория и черные злые собаки с охраной.
В Саласпилсе я была недолго, может, недели четыре. Потом молодежь, человек триста, перевезли под Новгород. Там мы валили лес и обчесывали деревья. А некоторые строили дорогу. На лесоповале работали с апреля по август 1943 года. Но началось наступление Советской Армии, и нас снова привезли в Саласпилс. Мы были «приписаны» к этому лагерю. Из трёхсот человек в живых осталось меньше половины. Голодали, ели траву, умирали.
Меня поселили в рабочем лагере. Оттуда гоняли на работу к местным хозяевам. Так я узнала, что моя младшая сестра Надя живет у хозяина, а не в лагере. В Саласпилсе я была до конца сентября 1943 года. Потом нас погрузили в «телятники» и повезли в Германию. Семья снова была в одном эшалоне, но уже без дедушки. Сестра Василина попала в польский лагерь, а все остальные члены семьи в Мюнхен. Там я работала на вагоноремонтном заводе «Фрайман». На работу привозили к шести утра и увозили в шесть вечера. Я убирала мусор и делала всё, что приказывал мастер.
И снова голодала. Кормили нас плохо: немного хлеба и суп кольраби с перцем. Есть хотелось постоянно. Однажды меня и мою подругу Валю Матвееву из Витебска послали в распоряжение немки, молодой, красивой женщины. Мы ездили с ней получать запчасти и инструменты для завода. А когда вернулись, она дала нам булку хлеба. Мы боялись брать, всякие были ранее провокации – обвиняли в воровстве неугодных, сами же давая еду, но она нас уговорила. Я до сих пор помню, каким вкусным был тот хлеб!
На завод возили в вагонах. Вместе с нами ехали и пленные итальянцы. Итальянцы дразнили нас «потата монжары», что означало «жареная картошка». Мы же дразнили их «макаронники». Также на завод привозили узников из лагеря «Дахау». Он был в шести километрах от нашего лагеря. Там были советские военнопленные. Однажды видела, как их кормили баландой, и один узник попросил добавки. Его жестоко избили охранники, приговаривая по-немецки: «Вот тебе добавка!».
Но нам повезло. Относились терпимо. Помню начальника барака, его звали Карл. Он был пожилым человеком. Всегда громко кричал, размахивал плеткой, но никогда никого не ударил, а к концу войны мы даже притворялись больными, ведь были худыми и бледными от голода. На работу в случае болезни Карл не посылал. И ещё разрешал не работать в дни рождения. Мы по очереди и отмечали «свои дни рождения». Откуда Карлу было знать, когда каждый из нас родился? И он всегда громко ругался, что мы – то больные, то у нас день рождения, но на работу ни больных, ни «именинниц» не посылал. А может, все-таки знал… И мы поэтому выжили…
Весной 1945 года пришли американские солдаты, и мы получили свободу. Американцы были дружелюбными, вкусно и вдоволь нас кормили и переселили в пустующие дома сбежавших вместе с отступающими войсками немцев.
Через некоторое время нас перевезли в русскую оккупационную зону, начались допросы. Меня и папу с мамой допрашивали офицеры НКВД, запугивали, старались запутать вопросами, но не били. Меня, например, один спросил, почему не убежала, пока работала «на воле» под Новгородом. Я ответила коротко: «Чтобы не застрелили на месте». Да и путаться нам было не в чем: лагеря, голод, каторжная работа – разве в этом запутаешься?..
В средине лета мы приехали домой. Опасаясь, чтобы не отправили в советский лагерь (некоторые из знакомых попали туда по привычным тогда доносам), папа попросился на работу в Западную Беларусь. С тех пор здесь и живу. Вышла замуж за любимого человека, но он погиб в 1957 году, утонул в озере. Двоих детей поднимала сама. Сейчас они уже взрослые, внуки растут. Жить можно, но уже некогда. Здоровье подорвано.
Одного желаю: чтобы никому и никогда не пришлось пережить то, что вынесло наше поколение.
(Публикуется
с сокращениями).
